Хроники угнанного бомбардировщика: В чем состоял подвиг летчика Девятаева

Вражеские самолеты захватывали и до Девятаева, но он превзошел всех.

Восьмого февраля 1945 года над штабом 2-го батальона 1067-го стрелкового полка 311-й стрелковой дивизии 61-й армии наступавшего в Германии 1-го Белорусского фронта Красной Армии, находившегося тогда в деревне Голлин земли Бранденбург, пролетал на небольшой высоте двухмоторный бомбардировщик с крестами на крыльях. По нему, как и положено, отстрелялись зенитчики, но самолет почему-то не стал сбрасывать бомбы. Наоборот, «Хейнкель» выпустил шасси и пошел на посадку. Села машина на ближайшем поле. Зимнее поле совсем не аэродром, так что стойки шасси подломились, бомбардировщик прополз по мерзлой земле на брюхе, потеряв при этом правый двигатель и хвостовое оперение. Подбежавшие солдаты увидели выходивших из самолета людей. Своих. Так вернулся из плена советский летчик Михаил Девятаев.

Война

В начале Великой Отечественной Девятаев учился на курсах командиров звеньев в белорусском городе Молодечно, летал на истребителе И-16. В первый же день войны, 22 июня, участвовал в воздушном бою над Минском, а через день был сбит — попал под пулеметную очередь немецкого бомбардировщика. Первую победу Михаил Девятаев одержал уже 24 июня 1941 года, сбив пикирующий бомбардировщик Ю-87 «Штука» (официально на его счету девять сбитых самолетов за годы войны, а по его собственным подсчетам — 18–19). Сам Девятаев до августа 1941 года был сбит четыре раза, причем последний раз крыло его самолета срубил при неудачном маневре однополчанин.

В сентябре 1941-го его Як-1 подбили, Девятаев получил пулевое ранение в ногу, попал в госпиталь, потом по состоянию здоровья работал в тылу и добился возвращения в авиацию только в 1943-м. Обратно в истребители его брать не хотели, так что пришлось служить в 1001-м отдельном санитарном авиаполку и летать, как в юности, на биплане У-2. Но боевой характер в карман не спрячешь, так что здесь Михаил получил свои первые ордена — Красного Знамени, а потом и Отечественной войны II степени. Из наградного листа известно, что помимо успешного командования боевым звеном и выполнения большого объема санитарных вылетов в сложных условиях лейтенант Девятаев эвакуировал раненого полковника, ради чего ему пришлось на самолете догонять вдоль железной дороги санитарный поезд, садиться рядом с эшелоном под вражескими бомбами, грузить офицера в самолет и срочно доставлять его в госпиталь — в той ситуации скорость была равнозначна жизни раненого. И это только один эпизод, а вообще Михаил Петрович вывез в госпитали шесть раненых генералов, один ему даже на память свой пистолет подарил.

В 1944-м Девятаев встретил своего бывшего командира эскадрильи, и тот устроил перевод однополчанина к себе в дивизию. Так в мае 1944 года Девятаев стал командиром звена 104-го истребительного авиаполка 9-й гвардейской истребительной Мариупольской авиадивизии, пересев в кабину поставленного по ленд-лизу американского истребителя Р-39 «Аэрокобра».

Плен

13 июля началась Львовско-Сандомирская наступательная операция. В этот же день западнее городка Горохов Волынской области УССР «Аэрокобра» Девятаева была сбита в воздушном бою. Михаил получил ожоги лица и рук, а покидая кабину самолета, ударился правой ногой о стабилизатор — нога потом долго не действовала. Но повезло: прежде чем потерять сознание, успел раскрыть парашют. Очнулся в плену.

Началась череда лагерей. Первым оказался лагерь под Бродами, потом немцы решили всех советских пилотов собрать в специальном лагере, чтобы провести вербовку. Для этого их в августе доставили в Варшаву на транспортном «Юнкерсе-52». Наши летчики сговорились в воздухе захватить самолет, да куда там! Немцы тоже не дураки были: всем руки связали сзади и уложили на пол лицом вниз, так и везли, как мешки с картошкой. В Варшаве пленных разместили в здании психиатрической больницы, откуда несколько человек попытались бежать. Тогда Девятаев не мог к ним присоединиться из-за своей разбитой ноги, но оно и к лучшему: немцы пустили по следу собак и беглецов поймали.

Потом летчиков перевезли в лагерь города Лодзь, затем — в лагерь № 2 немецкого города Кёнигсберг-ин-дер-Ноймарк (сегодня — польский город Хойна). К сентябрю Девятаев уже достаточно оправился от ранения, чтобы предпринять попытку побега. Вместе с товарищами он делал подкоп из-под барака, надеясь прорыть 30-метровый подземный ход за периметр забора из колючей проволоки. Работа уже близилась к завершению, но, видимо, кто-то что-то пронюхал: один из эсэсовцев взял в руки длинный шест и стал прощупывать землю вокруг барака. В одном месте земля провалилась, и подкоп был обнаружен.

Михаила Девятаева и других организаторов побега в наказание отправили в концлагерь Заксенхаузен недалеко от Берлина. Не без помощи немецких подпольщиков (Заксенхаузен был построен еще в 1936 году для нелояльных к Гитлеру немцев) Девятаева перевели в хозяйственную часть, где работа была полегче: нужно было работать на огородах, кормить свиней, возить дрова и продукты. Но «счастье» продолжалось недолго: в числе пятисот узников его отправили в новый лагерь — на остров Узедом.

Остров Узедом

Остров в Балтийском море, напротив устья реки Одер, был в годы войны одним из самых секретных мест Третьего рейха. Здесь находился исследовательский центр Пенемюнде, в котором занимались боевыми ракетами «Фау-1» и «Фау-2». Изначально центр обслуживали немцы, но в годы войны рабочих перестало хватать, так что уже с 1940-го их численность стали пополнять за счет жителей оккупированных территорий, а потом и военнопленных. Первую партию из пятисот заключенных привезли туда из концлагерей Бухенвальд, Заксенхаузен и Равенсбрюк в июле 1943 года. Люфтваффе принадлежал сектор острова «Пенемюнде-Запад» с аэродромом и лагерем заключенных Карлсхаген-1 при нем. Туда-то и попал Девятаев.

Выживать в этом лагере было тяжело. Михаил Петрович вспоминал потом: «Там овчарки были такие злые, людей жрали, прямо хватали и клочья мяса отдирали». И овчарки бы еще ладно, но из-за невыносимых условий и наказаний из 1200 человек, которые размещались в Карлсхагене, к концу 1944 года умерло 248. Однако были и положительные стороны, которые подмечал наблюдательный летчик. Например, охрана лагеря состояла не из эсэсовцев, а из непригодных к действительной военной службе резервистов — все боеспособные войска в начале 1945-го были отправлены на фронт. Уже неплохо. А еще заключенных использовали на работах вне охраняемого периметра, при этом конвоирами служили все те же резервисты. И, наконец, аэродром и самолеты на нем. Это был шанс.

Однажды Девятаев сумел примкнуть к так называемой «планирен-команде», которая обслуживала аэродром. Заключенных выводили засыпать воронки, убирать снег, строить укрытия и маскировать самолеты. Тут под знакомые звуки гула авиамоторов и родился план побега.

Заговор

В одиночку захватить самолет было невозможно, поэтому Девятаев приглядел себе надежных товарищей. Это были лейтенант Иван Кривоногов, инструктор райкома Михаил Емец, остарбайтер Владимир Немченко, красноармейцы Петр Кутергин и Владимир Соколов. Вместе начали примечать, какие самолеты чаще летают, в какое время их заправляют, когда обедает персонал. В результате для побега выбрали один из «Хейнкелей» — Не 111Н-22.

Это была редкая модификация двухмоторного бомбардировщика, предназначенная для запуска в воздухе крылатой ракеты «Фау-1». Однако к 1945 году воздушные ракетоносцы уже прекратили использовать — «Хейнкели» использовали для учебных полетов. Собственно, за это его и выбрали: летал бомбардировщик часто, всегда был заправлен и подготовлен к вылету в любой момент, моторы с утра прогревали.

На пути заговорщиков стояли две серьезные проблемы. Во-первых, как попасть в самолет, к которому заключенным близко подходить не разрешалось. Во-вторых, Девятаев был летчиком-истребителем, никогда тяжелые машины в воздух не поднимал и уж тем более не умел пилотировать совершенно незнакомый Не 111, даже немецкого языка, на котором были сделаны надписи в кабине, не понимал.

Со второй проблемой помог справиться счастливый случай: «В один из январских дней нас заставили разгребать снег у самолетов, маскировать их. Мне прямо-таки повезло: я очищал крыло самолета от снега и вблизи наблюдал, как экипаж привычными движениями расчехлял моторы, подключал какую-то тележку к бортовой сети, как открывались дверцы кабины. А когда заревели моторы, мне захотелось посмотреть хоть одним глазом на летчика, который запускал для подогрева моторы. Приподнявшись на крыло, я увидел, как он обращается в кабине с приборами, что делает во время запуска самолета. А летчик, видимо желая похвастаться своим мастерством, то включал, то выключал моторы, один раз даже ногой выключил и включил. Его взгляд, направленный на меня, как бы говорил: „Смотри, русский болван, как мы запросто все делаем!“ А я нарочно раскрыл рот, удивленно глядел на него и покачивал головой, будто завидуя ему. И мне удалось рассмотреть, как он левой рукой ударил по лапке зажигания — и винты одновременно все остановились. Тогда он поставил ту же лапку на единицу, вывернул кнопку топливного насоса. Поднял левую ногу и, самодовольно улыбаясь, носком сапога нажал на педаль топливного насоса, а каблуком той же ноги — на стартер. И левый мотор заработал. То же самое он проделал при запуске второго мотора. В моей памяти все это как будто сфотографировалось — так хорошо запомнил каждую операцию. Теперь мне многое стало ясно».

Немецкие надписи на шильдиках Девятаев изучал по обломкам приборных досок с самолетной свалки.

Побег

Оставалась главная проблема — попасть в кабину самолета. 8 февраля «планирен-команду» вывели на аэродром под конвоем одного охранника для расчистки взлетной полосы. До середины дня работали, дожидаясь ухода на обед немецкого аэродромного персонала. Охранника отвлекли предложением развести костерок и погреться, после чего Иван Кривоногов ударил немца по голове железной свайкой и завладел его винтовкой и шинелью. Помимо шести заговорщиков в «планирен-команде» были еще четверо заключенных, которым теперь волей-неволей пришлось участвовать в побеге, ведь за убийство конвоира полагалась смертная казнь. Так к Девятаеву примкнули остарбайтеры Сердюков и Урбанович, красноармейцы Адамов и Олейник. Итого десять человек.

Кривоногов с трофейной винтовкой изображал охранника, ведя всю команду к «Хейнкелю». Девятаев забрался в кабину, Кривоногов и Соколов подкатили тележку с аккумуляторами, другие расчехлили моторы, вытащили колодки из-под колес шасси, сняли струбцины с элеронов и рулей. Заговорщики все роли распределили между собой заранее, так что каждый знал свою задачу. Девятаев не без труда запустил двигатели, и самолет порулил на взлет. С первого раза взлететь не получилось, что-то мешало поднять машину в воздух. Пришлось в конце полосы развернуться и повести бомбардировщик снова к старту, а со всех сторон уже бежали немцы, удивленные непонятными маневрами. На этот раз штурвал тянули на себя втроем, только так удалось оторваться от земли. К счастью, Девятаев догадался найти штурвальчик управления триммерами рулей высоты, которые были поставлены в посадочное положение. Триммеры отрегулировали в нейтраль, и дальше самолет управлялся уже нормально.

Следом за беглецами в воздух были подняты истребители дежурного звена противовоздушной обороны Пенемюнде, но самолет летел в облаках, и найти его над Балтикой шансов у немцев почти не было.

Впрочем, без приключений в небе все же не обошлось. Встретились немецкие истребители, которые над морем сопровождали какой-то транспорт, но, увидев кресты на крыльях, атаковать не стали. Уже над берегом приблизился одиночный Fw 190, Девятаеву даже пришлось скинуть полосатую арестантскую куртку и остаться с голым торсом, чтобы в прозрачной кабине нельзя было узнать беглого заключенного. Но начали стрелять зенитки, и немцу стало не до изучения деталей.

Тут внизу, на земле, и наших солдат увидели, а прямо по курсу полянка показалась. На нее-то кое-как и плюхнулся самолет. Беглецы хотели снять турельный оборонительный пулемет с «Хейнкеля» и бежать в лес — вдруг все же немцы вокруг? Но с криками «Фрицы, сдавайтесь!» свои солдаты подбежали. Увидели узников в полосатых куртках — при освобождении лагерей уже на таких насмотрелись прежде — и понесли на руках кормить. Там же кожа да кости были, Девятаев весил 39 килограммов.

Родные стены

Беглецов отправили в Отдел контр­разведки (ОКР) «Смерш» 61-й армии. Ситуация казалась настолько фантастической, что ее рассмотрением занялся лично начальник ОКР полковник Владимир Мандральский. В донесении от 10 февраля он написал: «Все перелетевшие на нашу сторону одеты в арестантские халаты с номерами, никаких документов при себе не имеют. Допросы задержанных Девятаева и других ведем в направлении изобличения их в принадлежности к разведывательным органам противника». Никакой «хитроумный план врага» не вырисовывался, так что пришлось поверить. Всех рядовых красноармейцев и остарбайтеров, в армии прежде не служивших, после лечения уже в марте зачислили в состав 447-го стрелкового Пинского полка 397-й стрелковой дивизии. А вот офицеры — старший лейтенант Девятаев, лейтенант Кривоногов и политрук Емец — до победы уже не участвовали в боевых действиях, проходя «фильтрации» и ожидая подтверждения своих воинских званий.

Михаил Девятаев вернулся в Казань только в декабре 1945 года, долго не мог устроиться на работу: в анкетах тогда был пункт «Находился ли в плену или на временно оккупированной территории». Только в мае 1946-го ему удалось устроиться дежурным по вокзалу в Казанском речном порту. В апреле 1949 года он стал первым помощником капитана баркаса «Огонек», а потом и его капитаном.

Случилось так, что о подвиге Девятаева узнал летчик и писатель Ян Борисович Винецкий, написавший очерк о том необычном полете. Его статья «Мужество» была опубликована в «Литературной газете» 23 марта 1957 года. Отклик на материал был настолько оглушительным, что кто-то (кстати, доселе неизвестно кто) обратился с ходатайством в Президиум Верховного Совета СССР о награждении героев. В итоге 15 августа 1957 года Михаилу Петро­вичу Девятаеву было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением медали Золотая Звезда и ордена Ленина. После этого о проб­лемах с работой можно было забыть. Его пригласили стать капитаном нового теплохода на подводных крыльях «Ракета-1», на котором он уже 25 августа 1957 года совершил первый рейс из Горького в Казань.

Михаил Петрович до ухода на пенсию в 1974 году водил по Волге теплоходы на подводных крыльях «Ракета» и «Метеор», работал капитаном-наставником Казанского речного порта, написал две книги о своих мытарствах в плену. Летом 2002 года во время съемок документального фильма о нем побывал на том самом аэродроме в Пенемюнде и встретился с немецким летчиком Г. Хобомом, пилотом одного из тех самых истребителей, которые должны были догнать и сбить Не 111 с беглецами. 24 ноября того же года Михаил Петрович ушел из жизни в возрасте 85 лет.

ДРУГИЕ УГОНЫ САМОЛЕТОВ

Побеги из плена на самолетах врага случались и до Михаила Девятаева, хотя финал у них был разным.

• 1942 год. Угон немецкого самолета с аэродрома в районе Орла, осуществ­ленный штурманом Лосуновым и бортрадистом Симоненко. Они находились в больнице и были объявлены военнопленными, бежали с помощью местных подпольщиков, сделавших им фальшивые документы и помогших устроиться работать на аэродром.

• 1942 год. Побег из плена летчика Вересоцкого на немецком истребителе с Кировоградского аэродрома. Петр сумел попасть на аэродромные работы, скрыв, что он летчик. Когда немцы обедали, залез в кабину и влетел со второй попытки. Истребитель был с полным боекомплектом, а пленный летчик хорошо знал аэродромное хозяйство. Прежде чем улететь, он обстрелял бензохранилище и самолеты на стоянках.

• 1943 год. Побег на связном самолете Fi 156 Storch летчика-истребителя Лошакова и его напарника Денисюка.

Попав в плен, Николай Лошаков на всех допросах утверждал, что его сбили в первом же бою, призван был недавно, поэтому ничего толком не знает о своей части, количестве самолетов и так далее. В конце концов, немцы, видимо, ему поверили и даже предложили молодому летчику сотрудничество. Лошаков согласился, угнал самолет, но возвращение домой закончилось лагерем — «сотрудничал с немцами».

Фото: Getty Images